Люди, особенно люди, которые знают, что их никто в ближайшее время не потревожит, иногда склонны располагаться в пространстве самым поразительным способом, который со стороны кажется не просто неудобным, а рискованным. Сана, разлегшись на диване так, что ноги её (без обуви, между прочим, зато в белых носках), закинутые на спинку дивана) упирались в стену гаража, а голова свешивалась вниз. То есть, не просто поперёк, а ещё и так, будто гравитация поменялась местами. Ступни в белых носках весело отплясывали какой-то гибрид чечётки и марша, рядом с Саной валялась недоеденная булка, на полу стояла открытая коробка шоколадного молока с задорно торчащей из неё трубкой, а кроссовки были разбросаны по разным углам.

Слава богу, что она хотя бы была не в юбке, а в коротких шортах, игнорирующих шёпот погоды о вечерней прохладе. Хотя бы не в юбке.

Для неё, впрочем, это "хотя бы" пока было непонятно и даже в голову прийти не могло. Ну собралась она заночевать здесь в очередной раз, как что-то новое. Даже Тацуо не нужно было предупреждать о своих намерениях. А мать... что ж, телефон при ней, хоть это и не значит, что она бросится отвечать на первый звонок. Лично ей казалось, что никаких — ни первых, ни последних — звонков просто не будет.

Всё было хорошо. Можно было даже отрыть в куче хлама портативный телевизор и посмотреть что-нибудь позже, когда лежать вот так ей надоест. Вечер вообще не обещал никаких сюрпризов. Но быть томным, как оказалось, он тоже не обещал.

Сана, услышав грохот двери, даже голову поворачивать не стала, не ожидая никакого изменения в составе "Тацуо, один экземпляр". Только помахала куда-то в сторону двери рукой, и сообщила миру громко и ясно, как что-то привычное:

— Ночую сегодня здесь, так что надеюсь, что ты не убил телевизор. — даже когда Тацуо затребовал аптечку и мимоходом сообщил, что он нашёл какого-то очкарика, Сана не почесалась, пялясь куда-то вперёд и выплясывая на стене гаража задорную чечётку. Но прибавила к уже сказанному нейтрально-язвительное. — Вечно таскаешь сюда всякий хлам.

Очкариком могло быть что угодно, не обязательно даже кто. Зачем лишний раз дёргаться?

И только потом, когда она поняла, что голосов звучит двое, правая ступня удивлённо замерла (левая продолжала выстукивать разом потерявший в эмоциональности ритм). Когда Сана поняла, что второй голос она знает, замерла и левая ступня.

Тогда-то она и повернула голову.

Если бы Сана не висела вниз головой, она бы, пожалуй, ойкнула просто от неожиданности, а потом у неё отпала бы челюсть. Но, так как гравитация всё ещё была беспощадна, челюсть отодвигаться отказалась, и Сана осталась при своём ленивом выражении крайне утомлённого жизнью человека. Внутри же у неё защёлкали мысли о том, что делать, и как не попасть больше, чем она уже попала.

Ей даже половины выслушанной тогда в закутке тирады хватило, чтобы понять — дисциплина-сан на неё обиделся. Смертельно. Прямо как уязвлённый в лучших чувствах. Сана, правда, не совсем понимала, влиял ли на это её фривольный поступок или то, что она опять отказалась поддаваться промыванию её головы. Вообще, по правде, должно было быть второе, но на первое Сана косилась с подозрением.

А теперь он застукал её, можно сказать, на месте преступления. Вот теперь он может с чистой совестью прочитать ей два десятка лекций на тему того, как низко она пала, раз живёт в чужом гараже и лежит тут в шортах, как у себя дома. Он даже к футболке мог бы придраться, если бы она не была самой обычной (но, скорее всего, придерётся).

Сана обозлилась и на Тацуо заодно — зачем припёр сюда это недоразумение? А потом решила действовать на упреждение, пока враг выдал испуганно-удивлённое "эээ".

Во-первых, Сана сложилась пополам, чтоб дотянуться до собственных ног (и не упасть при этом с дивана) и стянуть белые носки. Во-вторых, сгребя носки в одну руку, она ловко подскочила с дивана, извернувшись невероятным образом, и, шлёпая босыми ногами по грязному полу, ловко избегая валяющихся гаек и болтов, сбегала до места, где хранилась аптечка, повесила её себе на плечо (благо, это была простая сумка из дешёвого и облезлого материала) и сразу выудила из неё пачку пластырей.

Пластыри она покупала сама, поэтому они были самыми, что ни есть, девчачьими. Нет, были и обычные, но Сана из мстительных побуждений достала именно те, что розовые и с узором из бантиков.

В-третьих, Сана так же ловко подбежала к незванным гостям, бросив в сторону Тацуо взгляд с немым обещанием небесных кар, и, держа в одной руке носки, а в другой — пластыри, самым медовым голосом из возможных заявила:

— Давай-ка я его сейчас и обклею, и намажу. А то ты начнёшь — и он взорвётся.

Правда, смотрела она не так чтобы медово. Скорее, явно что-то замышляла.

Ну как "что-то". Конечно же, повторить манёвр с нарушением личного пространства особо наглым образом. Но Тацуо-то этого не знал.