Привет, как след от сигнальных ракет
Все видят, но помощи нет

Сана проколола острым краем трубочки кружок из фольги, не забыв аккуратно взболтать содержимое коробочки, потому что так гласила инструкция; повозилась на стуле, усаживаясь поудобнее и одним глотком опустошила коробочку с фруктовым молоком, купленную по дороге сюда.

Плохо справляешься с напарниками... Ничего не скажешь. Ну, кроме того, что они не напарники, и что, вообще-то, они встретились случайно, и что она изначально не собиралась о них заботиться. Вот как много умещается во всего одном "ничего". Зачем это говорить, если, во-первых, Сана не любила оправдываться, и, во-вторых, Агата тут же предложила ей решение. И вот она здесь, сидит на стуле с торчащей изо рта трубочкой, хлюпая жалкими остатками фруктового молока, потому что оба-сан страдает от старости и едва ли различит это тихое похлюпывание. 

Поработай-ка в одиночку, Сана. Тогда с тобой сходит на свидание хоть кто-то.

— Всё будет хорошо. — из-за того, что Сане не нужно было сейчас объяснять полуслепой старушке, какая сомнительная репутация у этой "милой помощницы", она чувствовала себя обычным человеком. Человеком, который может приносить социуму, особенно вот такой беззащитной его части, пользу. Даже спасти ей жизнь. — Вы только посидите пока наверху.

Её сожрут первой, Сана, если ты облажаешься. И если на напарников тебе плевать, то будет ли тебе наплевать на того, кто любит весь мир за счёт старости, а потому любит и тебя?

"Наверху" — потому что это максимально далеко от холодильника с мясом. Сана даже потратила драгоценные минуты, чтобы проводить уважаемую оба-сан наверх, усадить в кресло и пообещать вернуться скоро. Если бы у неё была бабушка, она бы поступила именно так — отверженность в социуме не означает ненависть ко всем его законам. Слабых Сана предпочла бы защищать.

Если она не вернётся, то несдержанное обещание ни для кого из них двоих не будет иметь значения.

Наверно, поэтому перед трещиной Тацута Сана остановилась и набрала в лёгкие побольше воздуха. Да что за чушь. У неё прекрасный разрушительный потенциал, как говорит Агата, и в этот раз с ней не будет никого, кто может нарушить её душевное равновесие, начав харкаться кровью. Даже если теней много, Пандора не подведёт.

Потому что, ну, если не верить в Пандору, больше ей верить не во что.

Сана выдохнула и шагнула в трещину, готовая одновременно к немедленной смерти и пустоте, вынимая прямо на ходу из нагрудного кармана пиджачка записную книжку.

— Пандора. — позвала Сана, не успев ещё открыть глаза в слепящей черноте. — Иди ко мне.
[AVA]http://se.uploads.ru/t/YbjBv.png[/AVA]

Сколько бы она здесь ни бывала, к этому невозможно привыкнуть. К тому, что это чёртово "нигде", не привязанное ни к одной из существующих земных координат, выглядит как чей-то самый худший ночной кошмар. Вообще, Сана могла бы признать этот кошмар своим, если бы не одно "но": она прекрасно знала свои сны. Тем лучше, потому что, если бы ей пришлось сражаться со своими страхами, она бы позорно капитулировала в самом начале.

Сейчас же, стоя рядом с холодильником, начинка которого в этом "нигде" превратилась в тухлятину, вонь от которой била в ноздри, Сана, пожалуй, была готова сразиться с тем, что имелось, чем имелось. Пандора выскользнула из черноты, из всего тёмного, что было здесь, и ладонь Саны, удобно подставленная на её траектории, ощутила приятную гладкость чёрной шерсти, которая казалась самую чуточку влажной. Возможно, у Саны просто вспотели ладони.

Проверять она не собиралась.

Записная книжка вернулась обратно в карман как раз вовремя: больше времени на разглядывание Опухоли не было. Нужно было искать, пока не иссякнут силы на поддержание Пандоры, потому что у неё не так много этих сил в принципе, и потому, что атаки Пандоры, как бы не хвалила их Агата (если она вообще их хвалила), не щадили её хозяйку, как не щадил никто.

Можно было не звать Пандору прямо сейчас, пока она ещё не нашла источник опасности, но самым страшным для Саны была гипотетическая возможность не успеть призвать её, когда опасность всё-таки найдётся. Поэтому она отправилась дальше — вон из дома, под глухую тишину и звон в ушах, в котором можно услышать что угодно, от призыва о помощи до ненависти лично в свой адрес.

Когда она вышла из дома, сожаление о столь спешном призыве кольнуло её ещё ощутимее: снова ничего. Ну где же, где?

В таком случае, ей действительно стоит поторопиться.

Сана шла, ориентируясь то ли на чутьё, то ли на слепой случай, принюхивалась и прислушивалась, улавливая то, что казалось ей значимым. Перепрыгивала лужицы с чем-то кровянистым, обходила сокращающиеся комки плоти, остерегалась проржавевших балок и арматурин. Ей крайне повезло, что слух у неё, всё-таки, хороший, потому что пойти на другой конец города, не обнаружив искомого, она могла бы не успеть.

К тому моменту Сана уже основательно взмокла.

Но ей, как уже говорилось, крайне повезло. Повезло в том, что искомое она всё-таки нашла. Не повезло в том, что она успела устать, а потому, вместо приказа Пандоре атаковать, остановилась, заворожённая новым видом чудовищ, который доселе ей не попадался. И об этом она успела пожалеть.

Успела, когда, несмотря на близость к персоне, её отшвырнули метким ударом по рёбрам в сторону ближайшего столба. Импульса хватило, чтобы она врезалась в него спиной, во рту стало солоно — когда она уже разучится прикусывать язык каждый раз, когда это случается?

Самое ироничное, что в данной ситуации это не было самым страшным, ведь остальные удары пришлись по персоне, а потому Сана ощутила и их. Не так сильно, как первый, но ей хватило, чтобы захрипеть и уцепиться мыслями только за один приказ.

Пусть откроется сосуд.

Фигура, сидящая на спине кошки, зашевелилась, верная приказу. Сана же, сплюнув в сторону слюну пополам с кровью, приготовилась к тому, что сейчас будет ещё больнее — как же хорошо, что эти тени бьют с ближней дистанции! Если это всё, что тут есть, она может справиться за одну атаку.

Как же хорошо.

Как же больно.

Да открывайся ты уже!

К этому никогда не привыкнешь.

Персона отражает своего хозяина и что-то в таком духе. Агата не особо подробно объяснила ей в этом случае, а, может, сработал скептический настрой Саны, которая всё ещё ждала, что всё происходящее окажется рекламой или розыгрышем. Персона тратит силы своего хозяина. Пожалуй, это всё, что она знала, получив персону меньше месяца назад. Какой бы ни был разрушительный потенциал у Пандоры, жила она за счёт Саны, и сосуд открывался тоже за её счёт. А, значит, она тоже переживала эту разрушительную атаку, просто совсем по-другому.

Чувствовать, как у тебя омертвевают кончики пальцев, как немеют руки и тело, будто из тебя высасывают кровь или жизнь, это не больно, но страшно. Сана не знала, может ли персона убить её по-настоящему, но в моменты открытия сосуда боялась этого. Сила персоны не могла причинить ей непосредственного вреда, но всегда стремилась выпить досуха, чтобы сосуд опустошился.

И всё же, даже получив такой удар, даже пережив боль персоны, Сана, осевшая вначале на землю, уже поднималась на ноги. Можно было гордиться собой, едва ли кто-то другой смог бы поддерживать Пандору. Едва ли кто-то другой выдержал бы всё это и не остался сидеть на земле, ведь так действительно было бы проще. Но Сана, сжав зубы, старалась выпрямиться, расправить плечи и продолжать выполнять свою обязанность. Неважно, что этого никто не увидит, ведь делала она это для себя. Если она сдастся и опустит руки, то не стоило вообще получать персону. Не стоило вообще звонить по номеру, который осторожно и с оглядкой передала ей Кайо.

Персона возвышалась над ней немой чёрной тенью, надеяться на то, что она поможет ей подняться, даже не стоило. К тому же, у Саны для неё был совсем другой приказ — нужно было добить всех, кто остался. Она не была так наивна, чтобы думать, что теперь враги безвредны. Оставлять за собой кого-то, прежде чем пойти дальше — глупость и ничем не оправданный риск, уж лучше потратить ещё немного сил.

Одного немого желания Саны было достаточно, чтобы чёрная кошка сдвинулась с места, мягко переступая лапами, к ближайшей корчащейся твари, и выдохнула на неё морозящим воздухом. Чистым льдом. Каждый такой выдох, и внутри Саны немеет что-то, самую малость, с открытием сосуда не сравнить. Выдохнуть, дождаться замерзания врага, раздавить его когтистой лапой, как стеклянную фигурку. Снова и снова. Некоторым Пандора перекусывала тело или шею, некоторых разрывала без заморозки. Безучастный взгляд Саны провожал тёмную с лоснящейся шерстью фигуру.

Если части их тел не могут действовать независимо, то этого достаточно. Если нет, что ж, она в ещё худшем положении, чем кажется.

Как только Сана удостоверилась, что повреждены были все без исключения, она позволила Пандоре исчезнуть. Теперь выбор действительно сдвигался в сторону осознанного риска: если ей снова придётся открывать сосуд, лучше сэкономить немного сил. Сколько их тут ещё? Не может быть, чтоб это были все. Если они рассеяны по Опухоли, то где искать остальных? Куда пойти лучше? В противоположную сторону?

Блокнот она, двигаясь неровными шагами подальше от искажённой заправки, уже держала наготове дрожащей рукой.

Теперь Сана была вдвойне осторожней.

Каждый раз, когда её сердце билось, Сане казалось, что и на нём теперь есть омертвевшие места, которые чувствовались при каждом сокращении злосчастного комочка мышц. Инстинкты (трусливые и жалкие) взывали к ней, буквально умоляя уйти прочь. Ситуация, казалось, располагала к этому: никого больше не было. Сана не ощущала и не слышала ничего, что могло бы привести её к ещё одной затаившейся стае врагов, продираясь через развалины города.

Просто уйди. Просто развернись и уйди. Ты сделала всё, что могла, если ты кого-то не нашла, это не твоя вина.

Сана сплюнула солёную от крови слюну, поморщилась от боли в прикушенном языке и продолжила идти, держа спину прямо по возможности. Плевать на инстинкты, плевать на то, что можно сказать самой себе. Это всё тот же вопрос без ответа, сродни тому, который о волосах. Если ты отрежешь свои волосы и перестанешь их красить, что останется от тебя? Если ты сейчас уйдёшь, чтобы трусливо спасти свою жизнь, кем ты будешь? Именно поэтому она не собиралась уходить, пока не будет уверена на все сто процентов в том, что она действительно сделала всё, что могла.

И её решимость была вознаграждена. Или наказана, уж как посмотреть.

Рёв, который она услышала, не был похож на хлюпающие стоны тех, с кем она дралась возле бензоколонки. В нём было что-то такое, что заставило сердце забиться сильнее, и омертвевшие участки на нём ощутились особенно чётко. Как неаккуратно пришитые заплатки. Вот теперь она точно не имела никакого права уходить.

Сана прибавила шаг, чтобы встретиться с тем, что издавало этот звук, поскорее. Боль в рёбрах всё ещё отдавалась, но стала слабее, как ноющий ушиб — только большой. Неважно, что этого ушиба не будет существовать извне, а кровоподтёк не появится даже здесь, это всё равно было абсолютно реальным. Ей легче, а, значит, нужно поторопиться.

Неважно, что с ней случится, если она сделает всё, что может, и не отступит. Раньше она хотела дожить до выпускного, чтобы постараться покончить с прошлым, теперь — не стремилась и к этому. Точнее, понимала все риски. И всё равно не собиралась сдаваться.

Даже если она одна.

Даже если её разрушительный потенциал не подразумевает наличия постоянного партнёра, который мог бы хотя бы вытащить её из Опухоли при провале.

Даже если она умрёт.

Иначе зачем она вообще звонила по тому номеру?

Сана не знала, что она собирается здесь найти, ну, кроме потенциальных приключений на задницу. Ведь раньше она никогда не оставалась в Опухоли после того, как дело было сделано, а теперь всё происходящее заставляло усомниться в том, были ли действительно сделаны все предыдущие дела. Но это, в принципе, неважно, как и всё, что прошло.

Так вот, что бы она ни искала, что-то она нашла довольно скоро. Вопрос заключался в том, стоило ли вообще искать что-то в таком роде.

То есть, сначала Сана вообще не поняла, что она нашла, потому что обычно всё то, что она знала об Опухолях, не было применимо к увиденному. Возможно, с натяжкой, она бы могла сказать, что это — просто тень. Просто в единственном экземпляре, и, может быть, посильнее предыдущих.

Просто в этом самоубеждении не было смысла с того самого момента, как это подняло голову и взглянуло на неё. Тени так не смотрят, это раз. Та коробочка с фруктовым молоком, возможно, была лишней, это два.

Сана остановилась, как будто перед ней выросла стеклянная стена, и она, не зная о ней, врезалась в препятствие головой со всей дури, с той лишь разницей, что стены никакой не было. А вот симптомы — все в точку, даже по голове будто ударили с размаху. Только смотрела в ответ на чужой взгляд привычно, полуприщуренными глазами, которые в Опухоли всегда казались зеленее, чем они есть.

А потом оно заговорило.

Не застонало что-то невнятное, что, при желании, можно было истолковать как целый монолог по теме, не зашептало что-то нечленораздельное. Нет, коротко и ясно обратилось к ней, выговаривая слоги как-то странно, как тот, кто не умеет говорить с нужными интонациями и ударениями, но довольно эмоционально пытается донести свои чувства. И вот этого Сана тоже не видела ранее, но чувствовала с абсолютной уверенности, что в норме этого быть не должно.

Дитя человеческое.

— Думаешь? — спросила Сана так, будто и сама сомневалась. Она и сама не знала, что сейчас делать, и отпустит ли её эта тварь. — А ты...

Оно не атаковало. Оно просто тянуло к ней руку, и, кажется, было недовольно.

— ...чьё ты дитя?

Несмотря на какую-то извращённую женственность вперемешку с кошачьими чертами, мысленно Сана называла встреченную тень не иначе как Это. Это могло снести ей голову одним движением за один только вопрос, который был совершенно не к месту. Это могло убить её любым другим способом, не обязательно мгновенным. Если бы это случилось, на пути к перерождению, несомненно, Сана бы ещё успела подумать о том, какой бы она была идиоткой.

Страх, который она испытывала, не сравнить было ни с чем, потому что причина страха тоже была уникальна. Но Это всё равно не проявляло к ней видимой агрессии, хотя угроза от него исходила непомерная.

И всё же, Это немного походило на кошку. В городе было множество таких, и одну из них Сана попыталась однажды погладить, но, то ли выбор кошки был неудачен, то ли нелюбовь к ней окружающих распространялась даже на кошек, получила удар когтистой лапой по запястью, оставивший тонкие белые ниточки шрамов, на бледной коже почти незаметные. Эта же кошка, пожалуй, сделает что-то похуже.

Это снова заговорило. Словно упрекало: ну что ж ты, Тацута Сана? Что же ты, раз ты преодолела такой путь, раз не ушла сразу, почему твоя Персона ещё не здесь, а хищная кошка ещё не валяется мёртвой? Ты же именно этого хочешь, за этим и существуешь. Тебе сказали проверить, намекая на риск того, что ты не вернёшься.

Интересно, Агата имела в виду именно Это?

И тогда, несмотря на страх, от которого подрагивали коленки, несмотря на тупую боль в рёбрах, на солоноватый привкус во рту, который никак не хотел исчезать, и на отчаянный крик инстинкта самосохранения, Сана сделала то, что иначе как жестом мира было не назвать.

Она убрала записную книжку Агаты в нагрудный карман и опустила руки.

Вот теперь можно было с абсолютной точностью сказать, что Тацута Сана — непроходимая дура.

— Я здесь, потому что я этого хочу. — ровный голос Саны уже не походил на привычное безразличие. — И я услышала твой зов. Ты звала меня, или почувствовала их боль?

Предположение было совершенно идиотским, но что если Это действительно почувствовало, как Сана убила другие Тени?

Что ж, тогда у неё гораздо больше шансов лишиться головы.

— Если я ничего не знаю, я могу узнать. И сделать свой выбор.

Что ты творишь, Тацута Сана?

Наверно, этого следовало ожидать. В самом деле, это же она — сама не знает, чего ждать от себя. Не знает, как поступать правильно, всегда сомневается, даже если выбор кажется очевидным. Потому что Сана всегда боялась сделать ещё хуже, чем уже есть, и потерять что-то, что пока сама не понимает, было ли дело в розовых волосах или в убийстве Тени. Набивая на этом несметное число шишек, она всё же упрямо продолжала согласно этому принципу, веря в собственную правоту. Она вообще была упрямой.

А, может быть, дело было ещё в том, что они с этой Тенью обе были странными.

— Я не люблю врать. — и верно. Если Сана не могла сказать правду, она прибегала к испытанной тактике молчания и ухода от разговора. Могла обмануть — но, разве что, шутки ради. Но, даже если бы она умела врать, каким образом можно обмануть нечто, что далеко от человека настолько, насколько это возможно?

И спорить-то с Тенью не о чем, ведь люди, как ни крути, умрут. Рано или поздно, но, абсолютно точно, все. Даже она умрёт, возможно, совсем скоро.

— Через год. — невыразительным эхом отозвалась Сана, говоря будто сама с собой, и машинально коснулась себя где-то в области грудины — там, где болело сильнее всего. — А я-то надеялась, что после школы поживу счастливо.

Наверно, в этом было что-то смешное, если это хоть на минуточку было правдой. Прожить этот год, надеясь на окончание школы, а в итоге умереть сразу после. Ну разве это не курьёз судьбы? Разве Бог над ней не издевается? В самом деле, окажись бы это именно так, Сана бы, пожалуй, не удивилась.

— Не в усталости дело. — голос Саны сорвался на лёгкую хрипотцу, она закашлялась, держась за рёбра, и попыталась засмеяться над тем, как сильно это противоречило сказанному. — Наверно, у меня хватит сил это сделать. А, если даже и не хватает, я бы всё равно попыталась, люди всегда так делают. Просто ты меня позвала, и я пришла.

Возможно, она и до выпускного не доживёт.

Потому что Сана сама, собственноручно, уменьшила все шансы на собственное выживание, когда, немного сгорбившись (так, чтобы болело меньше) и стараясь меньше дышать, шагнула вперёд. Потом ещё, и ещё, пока не оказалась прямо перед Тенью, так, чтобы видеть её оскал в опасной близости от собственной головы. Чтобы камень на её груди светил красным прямо перед над её рожками.

Если Тень похожа на зверя, значит, что-то звериное в ней всё-таки есть. Боишься и избегаешь — значит, не доверяешь. Боишься, но честно подставляешь голову — значит, веришь.

— Боюсь.

Она не любила врать, как уже говорилось.

— Просто всё равно делаю.

Она действительно верно поняла полунамёк. Значит, через год будет что-то, что поставит точку в человеческой истории. Если можно вообще верить говорящей Тени, что, наверно, не каждый бы сделал. А вот Сана верила, что не делало её настроение лучше. Жаль только, что не могла услышать, что будет за холодным "а затем", только заметила шевеление пугающего рта, произносящее то, что от неё скрылось. Рта настолько нечеловеческого, что даже попытаться прочитать по губам сказанное бессмысленно, он движется по иным правилам.

Тень немного, совсем немного, походила на кошку — и на Пандору, значит, тоже. Может, поэтому Сана ей почти верила, оставляя всё же в своём сердце место для мысли о том, что её могли обмануть. Может, поэтому думала, что уши Тени, такие же кошачьи, как и у Пандоры, должны быть на ощупь мягкими и тонкими.

Если Тени — отражения людских эмоций, значит, они — дети детей человеческих. Сана подумала, что неплохо было бы это сказать, но промолчала, смотря на лицо Тени, которое, стоило ей закрыть глаза, почти утратило угрожающую гримасу. Словно она уже была готова ко всему.

— Значит, я принесла вам немало еды. — в обычной ситуации это прозвучало бы нагло. Но Сана уместила в одной короткой фразе мысль о том, что она не только исправно кормила Теней ещё со средней школы, но и не боится этого. И не стыдится. Ведь должно же всё зло уходить хоть куда-то?

Неудивительно, что Тени так стремились уничтожить её. Если она действительно столько времени загоняла внутрь себя любые попытки выговориться и ответить на ненависть, скольких создала лично она?

Когда Тень склонилась над ней, обдавая лёгким ветерком дыхания, Сана сделала то, что в обычных условиях сделать бы не посмела. Она осторожно коснулась пальцами кошачьего уха, ощутив, как оно слегка дёрнулось, прошлась указательным пальцем по его краю и, кажется, смирилась с тем, о чём уже догадывалась.

Им придётся попытаться убить друг друга.

— Спасибо. — одними губами проговорила Сана, отняв руку, и, понимая, что будет дальше, рванулась вбок и вниз, уходя, насколько это возможно, от когтистой лапы. Свист воздуха, треск ткани на спине, розовая прядка, упавшая в сторону, возвестили о том, что она всё-таки успела. Извинения Тени были заранее приняты.

Сожалеть о потерянной пряди было некогда. Сана, почти инстинктивно, откатилась в сторону (бетонные обломки больно впились в бок), подскочила на ноги и отбежала, чтобы рвануть из кармана блокнот, и уже от одного ощущения его обложки в дрожащих пальцах понять: Пандора с ней.

Кажется, она так ничего и не сказала, чтобы вызвать Персону.

Чёрная кошка со своей бессловесной слепой наездницей мягко выпрыгнула из ниоткуда, чтобы, повинуясь немому желанию владелицы, ударить передними лапами Тень, потерявшую силы для поддержания здравой речи. Опрокинуть её было сложнее, чем казалось, и Сана физически ощущала это усилие.

Прости.

У Пандоры были острые когти и крепкие клыки, но Сана не хотела, чтобы всё происходило дольше, чем нужно. Даже если Тень не чувствует боли, ей самой не хотелось видеть, как мудрой Тени перегрызут горло.

А, значит, сосуду снова надлежало открыться, чтобы выпустить все бедствия и горести, предназначенные людскому роду.



_____________

Луна издевалась над ней, смотря ехидным красным глазом сверху. Сана в продранной одежде, с бетонной крошкой на кроссовках, упала на землю сразу же, как открылся сосуд, потому что онемели ноги, а внутри стало совсем пусто. Пандора стояла над ней, возвышаясь немой чёрной тенью. Отсюда, снизу, она казалась размером с дом.

Сана захотела, чтобы Пандора ткнулась лобастой головой в её бок, подтолкнула, намекая подниматься — и та действительно сделала так, а Сана подняла ладонь (на ногтях облупился розовый лак, а на безымянном ноготь сломился вовсе) и погладила её где-то за ухом.

Она поднялась с трудом, обняв Пандору за могучую шею, попыталась пройти, держась за эту шею, и сдалась, пожелав, чтобы кошка легла на землю, позволяя ей залезть к ней на спину. Когда Сана уселась впереди чёрной фигуры, ей стало страшно, будто позади неё кромешная тьма и пустота, но лишь ненадолго.

Сана очень надеялась, что Пандора не обижена за это. Ноги у неё совсем не хотели слушаться.

Под лоснящейся шкурой ходили мышцы, перекатывались и сдвигаясь, то и дело норовя сбросить Сану, но она буквально вцепилась в шкуру кошки, всё так же молча указывая, куда ей идти.

Под холм.

Туда, где будет что-то ещё.

Пандора остановилась перед первой из резных торий, принюхалась и повернула голову в сторону огней на холме. Чёрная тень на её спине безучастно покачнулась, тень с розовыми волосами сама словно принюхивалась. Не следствие, но причина: это интерес Саны заставлял Пандору принюхиваться и осматриваться. Иначе не стоило и надеяться на то, что Персоне будет не наплевать.

Сане казалось, что она вот-вот заснёт прямо на гладкой чёрной спине, рискуя свалиться с любую минуту, но не хотелось просыпаться и пытаться взбодриться. Хотелось лечь прямо на спину чёрной кошки, закрыть глаза и будь, что будет. Там, наверху, что-то происходило, но важно было даже не это.

Тень её не обманула. Место действительно отличалось.

Тень сказала, что сделает ей подарок, и с этим уже были проблемы.

Сана покачнулась, но удержалась на спине кошки. Потом, не в силах решить возникшую дилемму, прикусила большой палец, хмурясь и не отрывая взгляда от огней наверху. Можно было вернуться сюда позже, целенаправленно, а не случайно. Более подготовленной, а не вымотанной, чтобы быть готовой к возможным проблемам — или хотя бы к побегу от них. Можно было довериться Тени и пойти за подарком прямо сейчас, возможно, у неё хватит сил ещё на один раз, если подарком окажется мучительная смерть.

Сана сплюнула куда-то в сторону и отвернулась от манящих огней. Ответ был очевиден.

Думать о том, что она сюда вернётся, и никто не найдёт это место до её возвращения, она запретила себе сразу, как только Пандора снова мягко тронулась с места, унося свою хозяйку подальше от завораживающего праздника, где ей обещан был подарок. Потому что это было слишком глупо и трусливо. И наивно. И звучало, как оправдание.

Ещё более очевидные оправдания, гласящие, что у неё просто не хватило бы сил, даже не воспринимались. Уж что-что, а хотя бы свою трусость Сана могла признать.

Путь к точке выхода был ужасно долгим, убаюкивающим, мирным, но Сане всё ещё чудились отблески праздничных огней, зовущие её обратно. Она знала: ничего она Агате не скажет. Ни о празднике, ни о том разговоре. Напишет только, что пока закончила — и опустит все детали. Прямо сразу, как выйдет из Опухоли и попрощается с бедной бабушкой, чьи дни продлены ещё немного, пока старость не возьмёт своё.

Сане хотелось спать — и чтоб мёртвая корка на сердце оттаяла, дав ему биться нормально.